Новости Дня

«Солнце русской поэзии» Александр Сергеевич отчаянно завидовал своим друзьям и знакомым, которым посчастливилось попасть в действующую армию и «прикоснуться к славе». Но его попытка последовать их примеру окончилась не так, как ему хотелось бы

«Холопом и шутом не буду!». За что Пушкин обиделся на Николая I
Удар по самолюбию был жесток. Пушкин в прощальной песне своим однокашникам так и напишет:

Не тужи, любезный Пущин

Будешь в гвардию ты пущен.

Мы ж — нули, мы — нули,

Ай-люли, ай-люли...

Вообще-то дворянин, будучи на сугубо штатской службе, или обходясь и вовсе без таковой, имел право отправиться добровольцем на любую войну. Но Пушкину и тут не повезло — «гроза двенадцатого года» кончилась, когда он был ещё подростком. Часть русско-персидской войны 1826-1828 гг. он просидел в ссылке в Михайловском, часть — потратил на выяснение отношений с только что коронованным императором Николаем I. А других войн в то время Российская империя не вела.

«Я встретила Пушкина и не заметила его». Что Анна Керн писала о поэте
Подробнее

И тут — подарок судьбы. Война с Турцией 1828-1829 гг. Сначала несостоявшийся лейб-гусар Пушкин попытался действовать официально и испросил разрешения присоединиться к действующей армии на Балканах. На что получил следующий ответ: «Государь благосклонно принял ваш вызов, но изволил отозваться, что, так как все места в армии уже заняты, то Его Величество воспользуется первым случаем употребить отличные дарования ваши на пользу Отечества».

Оставался ещё один театр военных действий. Кавказ, где Иван Паскевич наводил на турок реальный ужас.

Пушкин рванул на Кавказ, совершенно наплевав на то, что находился под секретным надзором. То, что там служит его брат, Лев Сергеевич, было довольно-таки слабым оправданием — поэту потом всё равно пришлось объяснять, где следует, что ничего плохого он не хотел.

• 
  
  
  
  © АиФ
  
  
• 
  
  
  
  © АиФ
  
  
• 
  
  
  
  © АиФ
  
  
• 
  
  
  
  © АиФ
  
  
• 
  
  
  
  © АиФ
  
  
• 
  
  
  
  © АиФ
  
  
• 
  
  
  
  © АиФ
  
  
• 
  
  
  
  © АиФ
  
  
• 
  
  
  
  © АиФ
  
  

Результатом стало его «Путешествие в Арзрум», а также несколько свидетельств, которые говорят о том, что при всей личной храбрости Александр Сергеевич стал бы весьма скверным офицером.

Вот свидетельство его спутника Потокского: «При всякой же перестрелке с неприятелем, во время движения войск вперёд Пушкина видели всегда впереди скачущих казаков или драгун, прямо под выстрелы». По другим рассказам, Пушкин в стычках с турками предпочитал холодное оружие: «Пушкин устремился против неприятельских всадников с пикой, взятой им у одного из убитых донских казаков. Опытный майор Семичев, посланный генералом Раевским вслед за поэтом, едва настиг его и вывел насильно из передовой цепи».

Его хватило ненадолго. Уже через несколько дней ухарство первых стычек превратилось в то, что называется лямкой, тянуть которую поэту явно не хотелось: «Перед выступлением конницы явились в наш лагерь армяне, живущие в горах, требуя защиты от турок, которые три дня тому назад отогнали их скот... Я считал себя прикомандированным к Нижегородскому полку и с великой досадой поскакал на освобождение армян».

Полвека вражды. Как Кавказская война помогла народам понять друг друга

Само взятие Эрзерума, столицы Анатолии, Пушкин описывает немногословно. И правильно делает, поскольку именно там по его романтическим престалениям был нанесен серьезный удар. По свидетельству генерала Эдуарда Александра фон Бриммера, Пушкин весьма неудачно прокомментировал действия нашей артиллерии.

Заняв ключевую высоту Топ-даг, русские войска ожидали логичной сдачи города, который теперь простреливался весь. Тут несколько отчаявшихся турецких частей сделали несколько выстрелов с окраины Эрзерума по высоте. Паскевич приказал открыть ответный огонь. «После первого нашего выстрела Пушкин, стоявший перед Паскевичем, воскликнул: «Славно!» — и на вопрос главнокомандующего: «Куда попало?» — отвечал: «Прямо в город». «Гадко, а не славно», — заметил на это Паскевич».

Паскевич, будучи кадровым военным, отлично понимал, что воспеваемые в стихах «сражения и пожары» — это не романтика, а трудное и кровавое дело. Кажется, понял это и Пушкин — после кратковременной вылазки на Кавказ вся эта романтика была вынесена за скобки. На войну он больше не стремился.