Новости Дня

© AP Photo, Christophe Petit TessonВсего за несколько часов разоренный пожаром собор Парижской Богоматери собрал пожертвований на полмиллиарда евро. Собрать такую сумму для голодающих детей — об этом можно только мечтать. Но бывший руководитель Красного Креста Пэр Стенбэк не удивлен: мы просто слишком эмоциональны и привязаны к «вещам», а жертвы «какой-нибудь засухи» уже не очень впечатляют.

Всего за несколько часов разоренный пожаром собор Парижской Богоматери собрал пожертвований на полмиллиарда евро. Собрать такую сумму для голодающих детей или жертв затянувшейся засухи — об этом можно только мечтать. Почему же это так?

Почему обгоревшее здание кажется более достойным денег, чем истощенный ребенок?

«Это справедливый вопрос, и в тоже время давно известное явление», — говорит Пэр Стенбэк (P?r Stenb?ck), бывший руководитель Красного Креста в Финляндии, который сейчас входит в постоянную комиссию международного Красного Креста.

«Чем больше драмы за короткое время мы видим вокруг конкретного события, тем больше чувств — читай, денег — приводит это в движение. Затянувшиеся катастрофы вроде голода, засухи или наводнений, похоже, нас задевают меньше. Они длятся долго, и мы часто успеваем сформировать к ситуации циничное отношение», — говорит Стенбэк.

«Свенска юле» (Svenska Yle): Что это говорит о нас, людях?

Пэр Стенбэк: На этот вопрос лучше сможет ответить философ, я не хочу строить догадки по поводу хороших и плохих сторон человека.

Реакция, например, на пожар в соборе Парижской Богоматери вполне человеческая: вас просто-напросто захватывает драматичность момента. Стенбэк не думает, что наше поведение в моменты, когда мы хотим помочь, свидетельствует о дурной или хорошей морали. Просто мы эмоциональные существа, объясняет бывший руководитель Красного Креста Пэр Стенбэк.

Учатся переносить черты коротких катастроф на длинные

Гуманитарные организации постоянно размышляют, как можно «повысить градус драматичности» медленных катастроф и явлений, чтобы вызывать у нас ту же эмоциональную реакцию.

«А это не так просто, ведь ложную картину транслировать тоже нельзя», — говорит Пэр Стенбэк.

Длительная засуха, например, легко превращается просто в цифры. Тогда нужно постараться персонифицировать страдания, показать определенную семью или определенного ребенка, чтобы конкретизировать последствия невзгод на индивидуальном уровне.

Но это трудная работа, и чем больше проходит времени, тем медленнее люди реагируют и предлагают помощь, рассказывает Стенбэк.

«Свенска юле»: Что может, например, вас заставить тут же достать кошелек?

Пэр Стенбэк: Я делаю пожертвования ежемесячно — один процент каждый месяц. Но в последний раз, когда были очень драматические призывы о помощи в связи с наводнениями в Мозамбике, я отреагировал и послал дополнительные деньги.

Вещи гораздо важнее, чем наши ближние

Стенбэк не хочет рассуждать, что говорит о нас, людях, тот факт, что мы гораздо щедрее ведем себя, когда сгорает собор, чем когда у нас просят пожертвований в пользу голодающих. Зато об этом с удовольствием говорит философ Ханнес Нюкянен (Hannes Nyk?nen).

«Ну, когда мы говорим об этом конкретном случае, то тут все не совсем так, ведь собор Парижской Богоматери символизирует вообще все, что называют человечностью, верно? Бог под сомнением и вокруг него много споров, а вот это здание точно существует».

«И он символизирует течение времени и представляет собой общую ценность, которая значит намного больше, чем земной путь отдельного человека, длящийся всего несколько десятилетий. Это оправдывает то, что мы хотим положить на это полмиллиарда», — говорит Нюкянен.

«Лишь когда талибы (организация "Талибан" запрещена в России — прим. ред.) начали разрушать статуи, в мире зашевелились. Пока они уничтожали "только лишь" человеческие жизни, было гораздо тише».

Еще одна причина заключается в том, что в западной культуре очень большое значение придается вещам. Наше потребление скоро приведет к гибели планеты, говорит Нюкянен. А собор Парижской Богоматери в каком-то смысле вещь.

«Насколько сильно нас заботят люди, который стоят за нашими вещами? Мы очень хорошо знаем, что большинство вещей, которые мы покупаем, сделаны людьми, которые получают копейки за свою работу, мы очень хорошо это осознаем. И все равно мы покупаем вещи, потому что они нам нужны».

«Свенска юле»: И такими мы останемся всегда? Церковное здание или какая-то подобная вещь будут всегда важнее человека?

Ханнес Нюкянен: Конечно, существуют исключения, ситуации, которые нас трогают. Возьмем, например, катастрофу с «Эстонией», — люди, которые спаслись на самонадувающихся плотах, рисковали собственной жизнью, чтобы помочь совершенно незнакомым людям выбраться из воды. Ничто нельзя разделить на черное и белое.

Зачем вообще ныть по поводу того, на что другие тратят свои деньги?

Ну и что? Если какие-то люди хотят потратить сотни миллионов евро на восстановление крыши и шпиля собора, почему они не могут просто это сделать, не подвергнувшись критике?

«То, что они жертвуют деньги на эту цель — не проблема, безумием было бы так считать. Проблема в том, как мы вообще обращаемся с теми ресурсами, которые у нас есть. В мире вращается куча денег, которые не идут ни на что полезное для человечества», — говорит Нюкянен.

«Некоторые вообще продают и покупают предприятия и много на этом зарабатывают. А такое не особенно помогает нашему общему миру».